http://gorbunock.narod.ru/08.htm
ВЛАДИМИР КОЗАРОВЕЦКИЙ
ПОСЛЕСЛОВИЕ
У проблемы авторства «Конька-Горбунка» есть еще одна составляющая – этическая. И дело здесь не в том, как быть жителям Тобольска, гордящимся своим земляком, и всевозможным «ершоведам»: первые могут гордиться тем, что Ершов принял участие в пушкинской мистификации, а вторые не вызывают у меня сочувствия, поскольку десятки лет закрывали глаза на странную правку текста сказки и, вместо того, чтобы разобраться в причине этой странности, пели дифирамбы мнимому автору. Дело-то здесь поглубже и посерьёзнее.
Для сокрытия тайны Пушкин не мог предложить поставить подпись под сказкой никому из ближнего и даже не очень близкого окружения. Так или иначе он должен был сделать такое предложение человеку малознакомому или совсем незнакомому. С другой стороны, для будущего разгадчика должно было быть ясно, что этот человек не мог быть автором такой сказки; Ершов для этой цели вполне подходил – и прежде всего по возрасту.
Согласившись поставить за деньги свою подпись под сказкой, юный Ершов не понимал, какую ответственность на себя берет и каким испытанием станет для него этот поступок. Он был неплохим человеком, но груза незаслуженной славы не выдержал. В силу характера он для такого испытания оказался слаб. Его задачей было: так или иначе, любым способом донести до потомков информацию о том, что это пушкинская сказка, и бережно отнестись к тексту и поправкам Пушкина. В силу сложившихся обстоятельств (он дважды женился на женщинах с детьми, жены умирали, и он в конце концов остался с 6 детьми на руках) он бедствовал, стал пить, а решившись переиздавать сказку, уничтожил ее беловик с пушкинской правкой и стал прятать концы в воду своих «изменений и дополнений» – то есть не только примирившись с плагиатом, но и сознательно укрепляя его.
Пушкин рассчитал всё правильно: рано или поздно потомки должны были догадаться, что это его сказка, и, с его точки зрения, лучше бы это произошло как можно позже. Действия Ершова по отношению к тексту сказки одновременно и отодвинули момент разгадки, и сделали его неотвратимым. «Всё оправдалось и сбылось». Но имел ли право Пушкин подвергать 18-летнего Ершова такому испытанию? Для меня этот вопрос остается открытым.
